Неточные совпадения
Глядя, как они, окутанные в яркие ткани, в кружевах, цветах и страусовых перьях, полулежа на подушках причудливых экипажей, смотрят на людей равнодушно или надменно, ласково или вызывающе улыбаясь, он вспоминал
суровые романы Золя, пряные рассказы Мопассана и пытался определить, которая из этих
женщин родня Нана или Рене Саккар, m-me де Бюрн или героиням Октава Фелье, Жоржа Онэ, героиням модных пьес Бернштейна?
Улыбка, дружеский тон, свободная поза — все исчезло в ней от этого вопроса. Перед ним холодная,
суровая, чужая
женщина. Она была так близка к нему, а теперь казалась где-то далеко, на высоте, не родня и не друг ему.
В смутных воспоминаниях моего пяти-шестилетнего детства я всего чаще припоминаю — с отвращением конечно — около круглого стола конклав умных
женщин, строгих и
суровых, ножницы, материю, выкройки и модную картинку.
Остальные
женщины, — все простоволосые и в одних
сурового полотна рубахах, — некоторые сидели на нарах и шили, некоторые стояли у окна и смотрели на проходивших по двору арестантов.
Между ними были люди мягкие и люди
суровые, люди мрачные и люди веселые, люди хлопотливые и люди флегматические, люди слезливые (один с
суровым лицом, насмешливый до наглости; другой с деревянным лицом, молчаливый и равнодушный ко всему; оба они при мне рыдали несколько раз, как истерические
женщины, и не от своих дел, а среди разговоров о разной разности; наедине, я уверен, плакали часто), и люди, ни от чего не перестававшие быть спокойными.
Когда Дядченко через полчаса уходил со своим степенным и
суровым видом, все
женщины безмолвно, разинув рты, провожали его до выходной двери и потом следили за ним из окон, как он шел по улице.
Та была по натуре своей
женщина суровая и деспотичная, так что все даже дочери ее поспешили бог знает за кого повыйти замуж, чтобы только спастись от маменьки.
Даже
суровые моралисты — и те поняли, как велик предстоящий в этом случае
женщине жизненный подвиг, и потому назвали победу над адюльтером — торжеством добродетели.
Встретила меня сама мать игуменья, встретила с честью, под образа посадила:"Побеседуем", — говорит.
Женщина она была из себя высокая, сановитая и взгляд имела
суровый: что мудреного, что она мужикам за генеральскую дочь почудилась? Начал я с ней говорить, что не дело она заводит, стал Асафа-старика поминать. Только слушала она меня, слушала, дала все выговорить, да словно головой потом покачала.
— Ты, чай, знаешь, — говорил он низким, сипловатым тенорком, — отец у нас был хороший, кроткий человек, только — неделовой и пьющий; хозяйство и торговля у матери в руках, и он сам при нас, бывало, говаривал: «Устя, ты дому начало!» А мать была
женщина рослая,
суровая, характерная: она нас и секла, и ласкала, и сказки сказывала.
— Он-всегда-был-несчастный, — всё
суровее говорила
женщина, странно отрывая слово от слова. — Я его счастливым пыталась делать — ладно, будет!
Эти строгие и мрачные суждения, отголоски
суровой древности, раздавались всё громче и наконец дошли до ушей матери Эмилии — Серафины Амато,
женщины гордой, сильной и, несмотря на свои пятьдесят лет, до сего дня сохранившей красоту уроженки гор.
Она осталась навсегда доброю матерью и хорошею хозяйкою, но с летами после мужа значительно располнела; горе и заботы провели у нее по лбу две глубокие морщины; а торговые столкновения и расчеты приучили ее лицо к несколько
суровому, так сказать суходольному выражению, которое замечается почти у всех
женщин, поставленных в необходимость лично вести дела не женского хозяйства.
Из выработки подозрительно глянуло на нас широкое и
суровое лицо рыжего кума, а около вашгерда молча работали две
женщины.
Он успел посмотреть себя ребенком, свою деревню, свою мать, краснощекую, пухлую
женщину, с добрыми серыми глазами, отца — рыжебородого гиганта с
суровым лицом; видел себя женихом и видел жену, черноглазую Анфису, с длинной косой, полную, мягкую, веселую, снова себя, красавцем, гвардейским солдатом; снова отца, уже седого и согнутого работой, и мать, морщинистую, осевшую к земле; посмотрел и картину встречи его деревней, когда он возвратился со службы; видел, как гордился перед всей деревней отец своим Григорием, усатым, здоровым солдатом, ловким красавцем…
Он целовал ей руки, шею, волосы, дрожа от нетерпения, сдерживать которое ему доставляло чудесное наслаждение. Им овладела бурная и нежная страсть к этой сытой, бездетной самке, к ее большому, молодому, выхоленному, красивому телу. Влечение к
женщине, подавляемое до сих пор
суровой аскетической жизнью, постоянной физической усталостью, напряженной работой ума и воли, внезапно зажглось в нем нестерпимым, опьяняющим пламенем.
Суровая, угловатая худоба тёти Лучицкой колола ему глаза; он не мог видеть её длинной шеи, обтянутой жёлтой кожей, и всякий раз, как она говорила, — ему становилось чего-то боязно, точно он ждал, что басовые звуки, исходившие из широкой, но плоской, как доска, груди этой
женщины, — разорвут ей грудь.
Она понимала лучше, чем студент, то, что с ним теперь происходило. Она знала, что у мужчин первые шаги в чувственной любви сопряжены с такими же ужасными, болезненными ощущениями, как и первые затяжки опиумом для начинающих, как первая папироса, как первое опьянение вином. И она знала также, что до нее он не сближался ни с одной
женщиной, что она была для него первой, знала это по его прежним словам, чувствовала это по его дикой и
суровой застенчивости, по его неловкости и грубости в обращении с ней.
На следующей станции мы переменили лошадей в таком селении, которое своими жителями произвело на меня необыкновенное впечатление: это были татары, перекрещенные в православное вероисповедание, как мне сказали, еще при царе Иване Васильевиче; и мужчины и
женщины одевались и говорили по-русски; но на всей их наружности лежал отпечаток чего-то печального и
сурового, чего-то потерянного, бесприютного и беспорядочного; и платье на них сидело как-то не так, и какая-то робость была видна во всех движениях; они жили очень бедно, тогда как вокруг и татарские, и русские, и мордовские, и чувашские деревни жили зажиточно.
В дверях показалась молодая, нарядно одетая
женщина и с нею сын, семилетний пузырь, с лицом таким же смуглым, как у отца, и с выражением
сурового спокойствия и достоинства.
Вон в этой маленькой каютке, рядом с той, в которой помещаются батюшка и Володя, на койке сидит пожилой, волосатый артиллерист с шестилетним сынишкой на руках и с необыкновенной нежностью, которая так не идет к его на вид
суровому лицу, целует его и шепчет что-то ласковое… Тут же и пожилая
женщина — сестра, которой артиллерист наказывает беречь «сиротку»…
«Вот так
женщина! — подумал я, любуясь ловкостью ее движений. — Плыть через перекаты реки, стоя в оморочке, да еще бить острогой рыбу — на это не всякий и мужчина способен. Видимо, эта
женщина прошла
суровую жизненную школу».
Старее ее двадцатью годами, с чертами лица, выражающими благородство, но грубыми, напитанный
суровою жизнью лагерей и войны и потому в обращении даже с
женщинами не оставлявший солдатских привычек и выражений, властолюбивый, вспыльчивый даже до безрассудства — таков был искатель руки нашей героини, любивший ее истинно, но сердцем ее не избранный.
Мучительно потянулась однообразная жизнь молодой
женщины. Начался зимний сезон, но и в шумных великосветских петербургских гостиных, среди расфранченной толпы, она чувствовала себя настолько же одинокой и несчастной, как и у себя дома, вечно под подозрительным, почти враждебным взглядом своего
сурового мужа. Зарудина она не встречала нигде.
Заметили даже, что игуменья Досифея обращалась с Марией с какой-то далеко не свойственной ей нежностью, и глаза ее, обращенные на молодую
женщину, порой теряли свой металлически-суровый блеск.
Тут великий князь стукнул посохом в решетку. На этот стук оглянулась старая
женщина, усердно молившаяся на коленах. Она была в поношенной кике и в убрусе, бедном, но чистом, как свежий снег, в бедной ферязи — седые волосы выпадали в беспорядке, и между тем можно было тотчас угадать, что это не простая
женщина. Черты ее были очень правильны; в мутных глазах отражались ум и какое-то
суровое величие. Она гордо взглянула на великого князя.
Домашние графа — его жена графиня Мария Осиповна, далеко еще не старая
женщина, с величественной походкой и с надменно-суровым выражением правильного и до сих пор красивого лица, дочь-невеста Элеонора, или, как ее звали в семье уменьшительно, Лора, красивая, стройная девушка двадцати одного года, светлая шатенка, с холодным, подчас даже злобным взглядом зеленоватых глаз, с надменным, унаследованным от матери выражением правильного, как бы выточенного лица, и сын, молодой гвардеец, только что произведенный в офицеры, темный шатен, с умным, выразительным, дышащим свежестью молодости лицом, с выхоленными небольшими, мягкими, как пух, усиками, — знали о появлении в их семье маленькой иностранки лишь то немногое, что заблагорассудил сказать им глава семейства, всегда державший последнее в достодолжном страхе, а с летами ставший еще деспотичнее.
— Извините, я не поклонник таких марциальных
женщин. Думаю, и чувства ее должны быть жесткие,
суровые.
Софье Александровне Мардарьевой было лет за тридцать, но трудовая жизнь положила на нее отпечаток той
суровой сдержанности, которая старит
женщину более, нежели лета.
Кротче и добрее, на самом деле, не было
женщины. Не подчиняясь духу времени и примеру тогдашних барынь, она не только никогда никого не прибила, но даже никто из прислуги не слыхал от нее
сурового, не говоря уже бранного слова.